Отражение — это блеск в глазах родителей, их радость и восторг от того, что ребенок находится в критической фазе. Соответствующее фазе отражение собственной грандиозности ребенка позволяет ему испытать чувство величия в момент уязвимости в развитии. (Teicholz 2008, P. 8)
В терапии взрослых зеркальное отражение в сочетании с легкой иронией может напрямую изменить аффект, как, например, сообщила одна из моих супервизоров. Ее пациентка сказала: «Моя уверенность в себе на нуле». Терапевт, моя супервизируемая, вспомнила предыдущие терапевтические сессии и ответила: «Ну, это лучше, чем минус десять». Терапевт вспомнила, как пациентка описывала себя на предыдущей сессии. В своем ответе она поместила высказывание пациентки во временную перспективу, восприняла ее нынешнее отчаянное состояние, но добавила «контаминацию» через иронию, что мягко обеспокоило пациентку. Она улыбнулась с облегчением, и в течение часа она смогла открыться, рассказав о некоторых сложных аспектах своей жизни. Она смогла продолжить разговор о своем нынешнем отчаянии, не чувствуя себя в полной ловушке, как это было в прошлом.(Lachmann 2008, p. 59)
«Врач должен быть непрозрачным для анализируемого и, подобно зеркальной пластине, не показывать ничего, кроме того, что показывают ему». (1912/ 1943, S. 384)
Для меня лично супервизия успешна только в том случае, если соответствующая психодинамика взаимодействий, о которых сообщается в супервизии, непосредственно отражается в отношениях между супервизируемым и супервизором. В этом отношении применимо следующее: без отражения решающих аффективных отношений в супервизии мое успешное супервидение. (2012, S. 84)
«Пациент пришел ко мне с сформулированной целью — поговорить о ранее непроработанном опыте разлуки. Пациент хотел, чтобы терапия длилась не более нескольких месяцев. Ранее пациент проходил и завершил более длительную психотерапию с психотерапевтом-мужчиной. В ходе терапевтических сессий быстро развиваются очень амбивалентные контрпереносы, которые в основном фокусируются на отношениях пациента с матерью.
С одной стороны, я чувствую себя очень серьезной и важной для пациента, он, кажется, очень уважает меня и действительно «нуждается» во мне. Это видно, например, по тому, что он звонит мне в экстренных ситуациях и просит о специальных встречах, которые обычно заканчиваются тем, что пациент чувствует себя намного лучше. Затем он любит подчеркивать, какую огромную пользу ему приносят специальные назначения, основанные на моих «умных интерпретациях». То пациенту удается вызвать чувство неадекватности и необразованности с помощью тонких девальваций (он изучал историю искусств, неоднократно приплетал свои обширные литературные познания в этой области и удивлялся, когда я признавалась, что не понимаю, о чем он говорит).
С другой стороны, однажды на сессии он сказал, что ему совершенно безразлично мое мнение о его образцах (в данный момент он пишет книгу), поскольку единственный человек, чье мнение для него важно, — это его бывший психотерапевт. Сказав это, он жалостливо покачал головой, словно разделяя мое сожаление по поводу своей чрезмерной самооценки. Мне удалось увидеть в поведении пациента по отношению ко мне повторение поведения, которое он испытал от своего отца. Его отношения с отцом характеризовались фазами, когда отец идеализировал и боготворил его. Затем следовали фазы, когда отец обесценивал сына и заставлял его чувствовать себя неспособным и глупым.
С другой стороны, у меня все еще есть чувство неполноценности, что я испытываю и при общении со своим супервизором. Кажется, что она всегда все знает, находит нужные слова и осмысленные интерпретации для каждого явления. Она умеет лаконично распознать связи и динамику, которые я поначалу не замечаю. Однако на этом этапе супервизии происходит зеркальное отражение, о котором мы здесь говорим. В ходе беседы мы понимаем, что я чувствую себя таким же ущербным и неполноценным по отношению к своему супервизору, каким пациент часто чувствовал себя по отношению к своему отцу.
Чувство неудачи и неадекватности — это вовсе не «мое», а прожектёрская идентификация, которая произошла в терапевтических отношениях. После того как это было выявлено и мы разрешили ситуацию в супервизии, я могу лучше справляться с чувством неполноценности, потому что теперь знаю, как его классифицировать».
«Я не могу ничего сказать, и мне плохо. Мне кажется, что я мертва. Маленькая, темная, волнистая, сидящая в затмении, совершенно бесполезная. В моей голове черная пустота».
По моему опыту, всякий раз, когда ситуация на супервизорской сессии становилась неясной или, казалось, заходила в тупик, раскрытие моих контрпереносных чувств делало обмен мнениями более живым, снижало тревогу и сопротивление, повышало творческий потенциал супервизоров и их общее понимание. […] Очевидно, что такие откровения понимаются супервизируемыми как косвенное разрешение разрешить себе сложные чувства, проблемные образы и фантазии. (цитируется по Weigand 2012, p. 22)
Зеркальное отражение — это блеск в глазах родителей, означающий его удовольствие и восторг от того, что ребенок находится на критическом этапе. Благодаря соответствующему этапу отзеркаливанию грандиозности ребенка, ему разрешается чувствовать себя великим в момент уязвимости развития. (Teicholz 2008, P. 8)
Лично для меня супервизия идеальна только тогда, когда соответствующая психодинамика взаимодействий, о которых сообщается в супервизии, немедленно аффективно зеркально отражается в отношениях между супервизируемым и супервизором. Поэтому можно сказать: без зеркального отражения решающих аффективных отношений в супервизии никакая успешная супервизия невозможна. (Kutter 2012, p. 84)